«Выпьем за шагавших под огнем». Памяти самарских военкоров. Часть последняя

Невозможно рассказать в одной публикации обо всех куйбышевских журналистах, не вернувшихся с войны. Вечная им память. Одна из самых ярких историй — дружба двух военкоров, которая началась еще в 1930-е годы, в газете «Стальной конь» кандабулакской МТС. О ней рассказал в сборнике «100 лет Союзу журналистов России» краевед Михаил Перепелкин. 

Начинающие корреспонденты Иван Горюнов и Александр Морозов были направлены из Самары в Сергиевский район Средне-Волжского края. Первый стал ответственным редактором газеты МТС, второй — простым журналистом. Публикации Александра сразу привлекли к себе внимание сельских тружеников: писал он хлестко, высмеивал пороки, указывал на недостатки. Недаром взял себе псевдоним Ефим Заноза. От него доставалось и выпивохам, и расхитителям, и домашним тиранам. Всех он называл по именам, невзирая на должности. Конечно, обиженные шли в редакцию жаловаться. Но Горюнов не давал в обиду смелого корреспондента. Вместе они проводили и выездные заседания редакции — прямо в поле, а затем выпускали «молнии» о недостатках в работе трактористов. Не боялись точно указывать место, где происходили нарушения, — Елшанка, Большая Чесноковка, Ивановка, поселок Сады. Потом оба друга вернулись в Куйбышев, чтобы работать в окружной газете «Красноармеец». 23 июня 1941 года вместе с Леонидом Кацнельсоном, Николаем Финиковым и другими сотрудниками печатного органа они отправились на фронт. 

Еще в вагоне Макаров, взяв в руки сухарь, поклялся размочить его в водах Рейна или Эльбы. Его заметки в газете «Боевой листок» — это правдивые свидетельства того, что они увидели в освобожденных селах и городах: «В палисаднике десятилетки белеют груды изорванных книг. Тронутый осенним золотом молодой сад повален немецкими оккупантами. Памятник великому писателю расстрелян из автоматической пушки. Ступенчатая деревянная трибуна на площади раскидана…». Это из рассказа о том, как девятиклассница Маринка, потрясенная убийством учительницы, взяла в руки топор и покарала палача, солдата Ремера.

Слог журналиста все более креп. Его проникновение в самую суть событий указывало на то, что в нем пробудился талант большого писателя. А Горюнов записывал в свой дневник незабываемые моменты, которые ему довелось пережить вместе с Макаровым: «Прожекторы мечут в небо лучи… Самолет у луча на лезвии. Ожесточенно грохочут зенитки. Облачка все ближе и ближе к врагу. И вот он распускает шлейф дыма, быстро теряет высоту за городом. 

— Здорово, черт возьми! — радостно восклицает Саша Макаров. Он сидит рядом со мной, и мы крепко жмем друг другу руки». 

Друзья постоянно заботились друг о друге. Горюнов отмечает в дневнике:

«Меня вызвал к себе редактор: «Надо установить связь с политотделом армии». Ко мне подходят товарищи, советуют быть осторожным в дороге. Когда я был уже в машине, догнал Саша Макаров и подал шинель: «Возьми, озябнешь». И еще трогательные строки: «Сегодня проводили на фронт Сашу Макарова, Пулева, Чухланцева, Астафьева. Я достал Саше сала. Они садились в машину, а я стоял у дерева и следил за отъезжающими. Чухланцев очень переживал отъезд».

Макаров писал из Белоруссии в Куйбышев своей жене Нине и детям Вове и Свете: «Живу только одним — скорей бы разгромить немцев. С огромным воодушевлением пишу в газету о каждом успехе наших бойцов. Я верю в победу все сильнее и сильнее. Сколько бы ни длилась война — никогда и никому не сломить силу нашего духа». 

Журналисту не довелось убедиться в правоте своих слов. Он был ранен осколком немецкого снаряда. Но не ушел с передовой. Работал, пока на месте раны не образовалась большая опухоль. Силой врачи отправили его в тыл, в астраханский госпиталь, из которого он уже не вышел. Последняя запись о Саше в дневнике Горюнова: «Стоим с Сашей Макаровым на площади села Гайворон, неподалеку от Белгорода. Должен подойти санитарный автобус и забрать раненого. За плечами у него жиденький вещевой мешок. Стоит раненный и от волнения подергивает плечами. Убеждаем друг друга, что непременно увидимся, а сами никак не можем сдержать слез. Подходит автобус. Обнимаемся, целуемся… Какие холодные у него губы». 

А сам Иван Горюнов вернулся домой с победой. В декабре 1942 года он стал редактором дивизионной газеты «В бой, за Родину» 259-й стрелковой дивизии. Демобилизовался в звании гвардии подполковника. Но не оставил литературное поприще. Начинавший свою карьеру в качестве поэта, он стал прозаиком, автором многих книг. Прожил жизнь за себя и «за того парня» — своего друга Сашу Макарова. Вот как отзывался о творчестве военкора другой наш известный фронтовик, Михаил Толкач: «Горюнов художнически создал своеобычную летопись волжского села, судеб ее «рядовых» людей. Во всех его книгах — о войне, о труде, об утратах и приобретениях — на первом плане высвечивается живая душа современника».

Неоднократно Горюнов избирался в руководящие органы Куйбышевского отделения Союза писателей РСФСР. Умер окруженный почетом и любовью своих коллег и родных в 1974 году.

«Родная, славная Нинуся! Я здоров, настроение хорошее… Дело в том, что, как говорят врачи, моя рана дала знать о себе осенью. У меня появилась опухоль, стало трудно ходить, и я обратился в госпиталь. И вот теперь меня отправили на излечение в тыл, в Астрахань, где я сейчас и нахожусь. Сколько пролежу — сказать трудно, очевидно, недели две или около месяца. Здесь хорошо, спокойно, а главное — тихо. Давно я уже не слышал такой тишины. 22 октября 1941 года».

«В середине дня мы подъехали к речке Проне. Впереди мост. На небе редкие пухлые тучи. И вдруг из-за тучи вылетает фашистский бомбардировщик, Неприятный гул. Он кружит над нами и сбрасывает четыре бомбы. Столбы черные. Мы выбрасываемся из автобуса и катимся с насыпи вниз… На меня сыплется пыль, но я жив. Мост враг опять не повредил. Возвращаемся к машинам. У нас двое ранены осколками — красноармеец и Макаров. Макарова я не вижу. А как хочется увидеть! Разыскиваю, подхожу. Он сидит у дерева. 

— Ну как, ранен?

— Да.

— Тяжело? 

— Не очень…

На душе легче. Я ему в это время все прощаю. Когда-то мы ругались, но теперь не хочется об этом и помнить. Сижу напротив него и молчу. Он — тоже».

Фотографии: исторические архивы