Доктор химических наук Владислав Блатов: Я верю в будущее российской науки

— В науку я пришел благодаря моему деду, Андрею Александровичу Новопашину. Он был одним из первых профессоров Куйбышевского инженерно-строительного института, называл себя «химик-силикатчик». Хотя образование у него было техническое, он всегда тяготел к фундаментальной науке — пытался найти закономерности в строении и свойствах материалов. Родители мои были инженерами, причем мама — химиком, но повлиял на меня все-таки дед, он был большим ученым. 

Долгое время меня привлекали естественные науки, и сначала я собирался поступать на биологическую специальность, занимался в школе юного биолога при госуниверситете. Но когда начал готовиться к экзаменам, почему-то решил начать с химии. Взял «Пособие для поступающих в вузы» Хомченко, и так оно меня увлекло! В этой науке оказалось много непонятного: откуда что берется, почему реакция протекает именно таким образом… Словом, я переключился на нее. 

Потом, уже будучи студентом-первокурсником Куйбышевского государственного университета, ходил на дополнительные занятия по аналитической химии — мне очень нравились качественный анализ, поиск смеси каких-то веществ. Но в какой-то момент я обнаружил, что все время сижу в лаборатории закрытый от всего мира, и решил, что нужно что-то менять. Тогда же мне предложили стать секретарем комитета комсомола химико-биологического факультета, где учились 500 человек. Конечно, для меня это был вызов. Я его принял, и два года, со второго по четвертый курс, проработал в этой должности. 

А потом, подготовив себе смену, ушел и занялся исключительно наукой. Тогда же, в 1985 году, у меня вышла первая научная статья в журнале «Радиохимия». 

Университет я окончил с отличием и абсолютно не сомневался, что надо дальше идти в науку. Диплом готовил в Москве, в Институте чистых реактивов. Удивительное заведение, в котором все напоминало повесть братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Там была уникальная лаборатория по исследованию веществ с самым дорогим в СССР и современным оборудованием. Еще больше поражал энтузиазм, с которым работали люди в 90-е годы, когда цены на все взлетели до небес и выгодно было заниматься бизнесом, а не наукой. Я пытался выехать за рубеж, причем достаточно наивно: написал в разные страны десять писем ученым, которых знал по публикациям. Ответ мне пришел один, из Германии, где готовы были принять меня за мой счет. Тогда наших химиков активно рекрутировали за границу, и многие уехали. Но надо было знать пути, лаборатории, которые объявляли конкурсы. Теперь я всем своим молодым сотрудникам говорю: хорошо, если ученый съездит на год, на два за рубеж, посмотрит и поучится. Но потом все равно надо возвращаться, потому что у каждого человека должна быть Родина. 

В 90-е годы надо было как-то выживать. Практически сразу после аспирантуры я начал работать преподавателем, стал ассистентом на своей кафедре неорганической химии. Пришлось готовить пять новых курсов, и тут мне помогла комсомольская закалка. За науку тогда ничего не платили, да и сейчас в общем-то не платят, но по крайней мере можно дополнительно получать гранты. Свои первые 500 долларов от Американского химического общества, проводившего конкурс среди российских ученых, я получил в 1994 году. Учитывая, что моя зарплата равнялась шести долларам, это были гигантские деньги. В 1994 году я стал старшим преподавателем, в 1996-м — доцентом, в 1998-м защитил докторскую диссертацию. Тогда защититься в 32 года было довольно нестандартно, обычно диссертации писались после 40 лет. И кандидатскую, и докторскую работы я защищал в московском Институте общей и неорганической химии имени Курнакова РАН.

Я защищал кандидатскую диссертацию, будучи классическим химиком, то есть синтезировал в лаборатории координационные соединения, стоял под тягой, и почти вся моя работа была экспериментальной. А потом ушел из эксперимента вообще, потому что посчитал, что пора заниматься настоящей наукой. В моем представлении это был поиск каких-то закономерностей и создание теории. Все-таки наука должна предсказывать что-то, прогнозировать. 

Тогда мы с моим другом Александром Шевченко, который окончил наш факультет на четыре года позже меня, начали создавать тот самый комплекс программ ToPoS, который принес нам широкую известность. Основная идея состояла в том, чтобы автоматизировать геометрический и топологический анализ кристаллов по максимуму, помочь человеку в анализе экспериментальной информации, которой уже тогда было много, вручную обработать этот объем было невозможно. 

В 1993 году мы опубликовали первое сообщение по ToPoS. Эта работа создала основу для лаборатории, нынешнего Международного научно-исследовательского центра по теоретическому материаловедению политеха, где мы занимаемся и многими другими вещами. В 2000 году я получил первые российские гранты — в Российском фонде фундаментальных исследований и грант для молодых докторов наук, смог запустить уже серьезный проект развития ToPoS. 

А еще через три года мы познакомились с профессором кафедры химии миланского университета, доктором химии Давиде Прозерпио, который сейчас является нашим научным консультантом. Выяснилось, что я могу решить многие его задачи, и с тех пор мы не только плотно сотрудничаем, но и по-настоящему дружим. В 2009 году мы с ним выиграли итальянский грант, правда с третьей попытки. Четвертую предпринимать не стали бы, решили бы, что не судьба.

Я вообще верю в судьбу, в высшую силу, которая организует мир. Никакого противоречия здесь нет: наука занимается материальным, а в духовной области играет роль вера. Они не имеют друг к другу никакого отношения. У человека должна быть вера в то, что он делает. Если это так, то с очень большой долей вероятности он преодолеет все проблемы и сумеет повести за собой других. 

Я поставил в Самаре своего рода социальный эксперимент: можно ли в научной провинции, опираясь только на собственные кадры, не привлекая дополнительно известных ученых, создать лабораторию, работающую на нормальном мировом уровне без всяких скидок. Теперь я точно могу сказать: да, это можно сделать. А если это возможно в Самаре, то возможно в любом месте России, если есть желание, силы и цели.

Талантливых ребят у нас более чем достаточно. Но мешает дезориентированность молодежи. Многие не видят стабильности, не знают, куда идти после вуза, не чувствуют, что будут здесь нужны через пять-десять лет. Поэтому основная цель нашего центра — создать для студентов своего рода портал для выхода в большую науку. 

Сейчас это уникальное в своем роде подразделение в Самарской области, которое не получает федерального финансирования. У нас в штате 25 человек вместе с обслуживающим персоналом, и мы существуем на деньги, которые сами зарабатываем. Сегодня реализуется более десяти грантов Российского фонда фундаментальных исследований и Российского научного фонда, и этого хватает на то, чтобы платить достойную зарплату работникам. Подано еще восемь заявок. Я верю в будущее российской науки, как и в будущее страны, был и остаюсь оптимистом. 

Фотографии автора